Раннвейг Ингольд. Северная Сага - Ленни Лоренц

Старик радостно подхватил эту мысль.

– Правильно говоришь, чужестранка! Обрадуй же старого рыцаря, выпей с ним за павших товарищей и за нового короля! – он взмахнул столовым ножом, напугав пухлогрудую. «Старый черт», – пробормотала она, вытирая стойку. Но девушка как-то отрешенно посмотрела на пожилого воина своими льдистыми глазами и произнесла:

– Вы хороший человек… Наверное… От вас мне ничего не нужно. Но знаете… Мне придется пить с врагами, сохраняя при этом ясность ума. Это нелегкое дело, ведь тогда, как вы говорите, я разболтаю все свои фантазии и сокровенные тайны. —Дева со звоном опустила пустой кувшин. – А их у меня немало.

– Все девушки хотят прослыть таинственными и загадочными, – сказала пухлогрудая. – Но женщины совершают ошибки, когда открывают их другим. – Девушка улыбнулась. – Я могу наговорить вам любой ерунды, и вы мне поверите. Но если я выпью вина и расскажу вам то же самое – вы усомнитесь в ее правдивости.

Это отличное оружие, им надо пользоваться.

– Я запутался, – ответил старик. – Все бабы говорят на другом языке, понятном только им самим. Ты главное, милочка, не забывай, где жизнь, а где фантазии. Вдруг сорвешься и тебя раскусят. Тогда, чего доброго, повесят, распнут или упаси боги, выворотят суставы. У тебя вроде хорошие, красивые колени. – Раннвейг передернулась. Ей вдруг показалось, что все знают о ней. Надо было сменить тему. – А за какого еще нового короля вы хотели выпить? Чем вас старый не устраивает?

«Только какой король? Или королева?»

– За будущего короля. Король – тот, кто любит свой народ. А этот любит только себя, наряды и поездки на охоту. Агварес хорош, но, увы, богат. Это сказывается на его образе жизни и отношению к бедным жителям Айдар! Я всегда буду пить только за будущего нового короля, ибо меня тешит надежда, что будет лучше прежнего…

– Как глупо, – задумчиво отрезала Раннвейг. Старик в гневе стукнул кулаком по столу, что все в трактире вздрогнули. Хозяйка торопливо подняла с пола упавшие деревянные ложки. Повисло неловкое молчание, нарушаемое лишь сдавленным чавканьем едоков. Синеватая жилка на лбу рыцаря запульсировала, что свидетельствовало о явном неудовольствии.

– Будь ты мужем – я бы пощекотал тебе горло кинжалом. – насуплено произнес старый обиженный рыцарь, отворачиваясь к кувшину с вином. – Женщины пошли сейчас шибко умные: то ли власти захотели, то ли славы… Раньше такого не было…

– Женщины и сейчас идут в обмен на мешок золота или пару десятков коров, – прервала его Раннвейг. Ее ноздри чуть раздулись от негодования, но она дышала спокойно. – Расскажи лучше мне, всемудрый доблестный человек, что сейчас происходит на Севере? Быть может, я отсыплю тебе пару медяков на вино и ужин, если удовлетворишь меня ответом.

Снова повисло напряженное молчание, и толстая хозяйка поспешила на кухню, проверять, готов ли пирог для новых постояльцев – уставших плотников из соседней деревушки у моря, пропахших солью и потом.

Рыцарь в железных доспехах угрюмо молчал, глядя куда-то в пустоту, будто и позабыл, где он и с кем. Казалось, что в его седой голове роился целый ворох назойливых, не совсем приятных мыслей.

Раннвейг вздохнула, чувствуя песок в глазах, и допив компот, встала из-за стойки, оправляя застежки на кожаных наручах. «Нет, так нет. Пойду спать. Иначе провались оно все. Как же я объелась»…Нижняя губа старика чуть дрогнула, и он небрежно бросил вслед девушке:

– Воевать – не женское дело, голубка. Север жесток для хорошеньких пташек. Одна ты не справишься с этим миром войн и распрей, насилия и издевательств. Найди себе друзей, пусть даже среди врагов. Поучись хитрости, природа дает нам многое, но мы не прислушиваемся к ней.

Найди себе защиту… защитника… неважно… любовь или нет. Гораздо лучше ведь быть живой, чем гнить в земле, верно? Мужи не ценят красоты, что их окружает. Сорвать прекрасный цветок, смять его лепестки и втоптать в уличную грязь – вот, что ждет тебя, если ты не станешь такой, как лисица или волк, а лучше – опасная волчица… И поменьше подтруниваний и едких шуток. У северян плохое чувство юмора. Эта жирная лошадь Эрика отбила им своим молотом все мозги… Но ты видно, не северянка… – с надеждой осведомился как бы невзначай старик.

Сжатые губы Раннвейг тронула горькая улыбка. Она немного помешкала, поглядывая по сторонам, и тихо сунула в ладонь старика мешочек с золотом.

Это было все ее золото.

Глава 6. Кеннет

Над высокими каменными шпилями, тянущимися ввысь, к серому, грязному небу веселые и щебечущие птицы давно не кружат; вороны, поселившиеся здесь много сотен лет назад, склевывают заблудших пташек и вьют гнезда над стрельчатыми окнами, подальше от человеческих глаз. Промозглый осенний ветер сбивает с толку не только людей, но и животных. На прогнившей бурой траве покоится первый снег, еще совсем робко покрывающий листву и замерзшую истерзанную землю.

Истерзанную войнами и обагренную бесконечными потоками крови и слез.

Чистый снег, девственно-прозрачный иней по утрам скрывает истинную страшную правду этих суровых мест, где много лет не было слышно пения птиц. Только хриплое карканье отощавших ворон. Из-за тяжелых каменных ворот, отлично укрепленного замка, доносились пронзительные, невыносимые женские крики и вопли, а после предсмертные хрипы, сменяющиеся всхлипываниями и оглушительными стонами, распугивающие пушистых рыжих бельчат на сосне. Складывалось впечатление, что дюжину женщин пытали раскаленным железом или выворачивали им суставы.

Но тут все разом затихло. Где-то вдали жалобно завыл волк. Нарушенная тишина вновь приобрела забытый покой, и легкие снежинки будто застыли в воздухе, тихо опускаясь на землю безжалостных северных владык.

На стоптанной тропинке едва различались чьи-то широкие следы.

К каменным воротам направлялся человек в плаще с капюшоном из лисьего меха. Он брел устало, натыкаясь на корни деревьев, безразлично оглядывая мрачные башни и солидные укрепления столицы северного города. За ним тянулась тонкая струйка темно-багровой крови, которая нарушала живописный пейзаж осеннего леса, подернутого легким снежным покрывалом.

Розоватая утренняя заря только вступала в свои права, сменяя густые ночные сумерки.

Человек, шатаясь, кулаком постучал по заледенелым воротам, пытаясь своим дыханием согреть окоченевшие руки. Сзади него поднималась метель, вздымая давно опавшие мокрые листья, вперемешку со снегом. Словно крадущийся дикий зверь, приближалась она к человеку, то замедляя, то ускоряя свой путь над землей. Раздался скрипучий шорох, и тяжелые ворота, застонав, нехотя отворились.

Человека в лисьем плаще под охраной стражников-мечников, похожих больше на чумазых шакалов, питающихся человечиной, провели в зал приемов.

Тронным залом назвать это холодное темное помещение с грубо сколотой мебелью и развешанными повсюду гербами с изображением черной летучей мыши на алом фоне, не поворачивался язык. В узкие стрельчатые окна едва проникал дневной свет, освещая пыльные столовые приборы на столе и кости, оставшиеся после некоего животного, уже покрытые склизкой паутиной.

Кругом ошивались вонючие гвардейцы, все как на подбор, здоровенные и неуклюжие, однако с тяжеленными кулаками, бесстыдно оглядывающие посетителя с ног до головы. Где-то раздался смешок по поводу его рыжей бороды, но человек молча шагал вперед.

Тусклый утренний свет падал на силуэт женщины, сидевшей на деревянном троне, с вырезанной на спинке летучей мышью. Ее грузное, но мускулистое тело, прикрытое стальными плечами, дублетом и большими сапогами с железными вставками на носках, видимо вселяло страх не только в гостя, но и в ее подчиненных солдат. В ее полных руках блеснул кинжал, которым она выковыривала грязь из-под ногтей. Вальяжная поза явно свидетельствовала о ее уверенности в себе. Она едва шевельнула головой молодому слуге в лохмотьях из кроличьих шкурок, и он босой, мигом поднес ей флягу с какой-то жидкостью, источающей убийственный пряный запах. Она сделала три крупных глотка, утерла багровой ладонью, похожей лопату тонкие сухие губы, и раскинувшись на троне, надменно взглянула на таинственного пришельца. Человеку показалось, что она только сейчас заметила его.

Почтительно склонив перед ней голову, он поприветствовал ее и откинул капюшон, обнажая чуть волнистые рыжие волосы, такую же полудлинную «козью» бородку, и лицо, испещренное ранними морщинками и высушенное зимними ветрами. Тонкие черты лица, ярко-голубые, глубоко посаженные глаза – его можно было назвать красавцем, или простым дровосеком, если бы не малость худощавое телосложение. Грузная дама удостоила его довольно заинтересованным взглядом, примерно таким, как львица глядит на бьющееся тело оленя в предсмертных конвульсиях, прежде чем приступить к долгожданной трапезе.